Очередная книжная ярмарка во Франкфурте-на-Майне закончилась 13 октября. Почетным гостем в этой году была Россия. Как год назад Литва, а в следующем году - арабские страны. Статус почетного гостя - дело разовое, но позволяет лучше показать себя, свою литературу, и в этом, в конце концов, смысл присутствия на ярмарке. Россия - пятая издательская держава мира после Америки, Германии, Англии и Китая. Как она выглядела во Франкфурте, что показала, а, быть может, и доказала? Об этом наш разговор. Со мной в студии наши сотрудники, которые вернулись из Франкфурта-на-Майне: писатели Петр Вайль и Кирилл Кобрин; а по телефону из Парижа участвует в передаче писатель, собственный корреспондент "Литературной газеты" Аркадий Ваксберг.
И я с первым вопросом к Кириллу Кобрину. Кирилл, чем, поразила или удивила или что-то, быть может, доказала Россия на этой ярмарке во Франкфурте?
Кирилл Кобрин: Я бы не стал говорить о том, что Россия в цельности, как некая единая сила, доказывала что-то на этой ярмарке или, наоборот, опровергала. В общем русский павильон, русское представительство на ярмарке оставили очень двойственное впечатление. С одной стороны, конечно, есть некоторое количество очень хороших издательств, которые показали действительно высокий класс и издания, и качества книг, и в общем даже и количество. Я говорю прежде всего о маленьких и средних издательствах. Но в целом у меня осталось какое-то чувство неудовлетворенности, и я бы даже сказал, некоторые вопросы, на которые я хотел бы получить ответы. В частности, присутствие огромного количества издательств, которые совершено непонятно, что туда привезли. Две, три, четыре книги, которые никоим образом не могут представлять интерес для западных издательств, потому что это - ярмарка, это бизнес, надо представлять какие-то книги, которые можно продать. Там было довольно большое количество стендов, где сидели скучающие люди, вокруг которых стояло несколько книг, "Госстандарты", например, или что-то такое, что совершенно непонятно. С другой стороны, довольно удручающее впечатление от общего вида большинства коммерческих русских книг - и дизайн, и качество издания. У меня было периодически такое впечатление, что я попал на такой книжный лоток у вокзала в каком-нибудь крупном российском городе: аляповатые обложки, невероятно плохое качество бумаги, печати, я не говорю о качестве самих книг - это не обсуждается. Поэтому осталось двойственное впечатление, как в общем, наверное, вообще от жизни в России сейчас остается двойственное впечатление. Что-то есть хорошее, а очень многое вызывает либо отторжение, либо недоуменные вопросы.
Лев Ройтман: Спасибо, Кирилл. Я неоднократно бывал на Франкфуртской книжной ярмарке, должен сказать, что это мероприятие безграничное, оно без берегов. И если у вас нет компаса, заранее привезенного с собой, если вы не знаете, что вы хотите посмотреть, куда пойти, какой павильон посетить и с кем встретиться, то, конечно, в этом разливанном море книг - в этом году, никто их толком не считал, но, говорят, что 350 тысяч книг было во Франкфурте - конечно, это все совершенно необозримо. Россия - почетный гость. Кстати, Кирилл, я не был в этом году на этой ярмарке, но, судя по прессе, это было для России организованное мероприятие, Россия все-таки пыталась и показать, и доказать. Потому что спонсором общего павильона были российские государственные официальные учреждения, в частности, Министерство по делам печати. Быть может, и с этим было связано, то, что было видно даже по телевизору, когда вполне безвкусно и неуместно кто-то из московских чиновников заявил, он говорил по-русски, что эта ярмарка, почетное участие России является хорошим подарком ко дню рождения президента Путина. Ну, конечно, вспоминается Чехов, его рекомендации. Но, наверное, следовало бы выдавливать раба из себя уже не по капле, а сливать ведрами. Петр Вайль, ваши впечатления от ярмарки?
Петр Вайль: Я бы разделил свои ощущения. Одно - это книжная ярмарка, как часть большой культурной акции России в Германии. Это, действительно, только часть. Здесь же проходила во Франкфурте замечательная выставка "Фабрика звезд" - это сталинское искусство, параллельно в Берлине - большая выставка "Москва - Берлин", где было представлено искусство России и Советского Союза разных периодов. Несколько замечательных гастролей, в том числе, скажем, месячные гастроли Евгения Гришковца и других театров. Это российское культурное присутствие ощущалось повсюду. Я, например, съездил из Франкфурта в Марбург, где я раньше не бывал, город не чужой русской культуре, где учились Ломоносов, потом Пастернак. И вот в Марбурге тоже какие-то отголоски, какие-то мероприятия, связанные с русской культурой. Все это замечательно и приятно. Но второе ощущение, более сильное - отрезвляющее. Достаточно было пройти несколько десятков метров от русского павильона до любого другого, подчеркиваю - любого другого, чтобы ощутить то, что ощущает человек, приехавший, допустим, из Нарофоминска в Москву - вот такой перепад был при переходе из российского павильона в павильон, допустим, французский, итальянский. Там действительно шла ярмарка, как я понимаю ярмарку, как, я думаю, все понимают, и для чего она, собственно, создана. Там виден был какой-то людской муравейник, кипение, какие-то бегают агенты с бумагами, сидят люди, явно подписывающие контракты, обсуждающие дела, очень красивые и богато оформленные стенды, нечто напоминающее визуально, как будто мы видим по телевизору токийскую биржу. И когда ты возвращаешься в российский павильон, ты попадаешь на такую художественную выставку средней руки. Вдоль стендов праздно бродят какие-то печальные люди, по виду немецкие слависты, а большинство составляют те же самые российские писатели, которые так же бродят друг с другом по московским каким-то сборищам. Не совсем понятно, зачем они приехали за столько тысяч километров за государственный счет, чтобы опять общаться друг с другом, на дискуссиях дискутировать опять же друг с другом. Там были исключения, об этом можно сказать. Например, "Новое литературное обозрение", издательство, устраивало свои дискуссии - вот они выглядели разумными и плодотворными, с привлечением иностранных экспертов, писателей. Но в массе своей это было обсуждение с теми же людьми, с которыми эти писатели уже до омерзения часто встречаются у себя на родине. Вот этот междусобойчик он ощущался постоянно и, повторяю, перепад деловой активности, я не знаю, сколько контрактов заключили российские писатели, подозреваю, что немного. Потому что те писатели, которые вызывают интерес в Европе, в частности, в Германии, они проводили время вовсе не в российском павильоне, а в тех соответствующих, где с ними беседовали - Людмила Улицкая, Борис Акунин, Сорокин и кто-то еще, не знаю точно имена.
Лев Ройтман: Спасибо, Петр. Ловлю вас почти на последнем слове. Людмила Улицкая, кстати, оказалась в числе авторов, чьи книги в Германии попали в десятку бестселлеров именно во время Франкфуртской книжной недели, книжной ярмарки. Но что касается, вы упомянули слово "отрезвление", некоторые пьют знаменитое франкфуртское яблочное вино и так и не протрезвляются всю ярмарку. Очень хорошее, кстати, необычное вино.
Петр Вайль: Сидр обыкновенный. Подумаешь, хорошее вино, нечего уж так хвалить!
Лев Ройтман: Вы, значит, не распробовали или не напились как следует. Что касается дискуссии, которую организовывало "Новое литературное обозрение", то поскольку Кирилл Кобрин был и организатором, и участником этих дискуссий, он член редколлегии этого издательства, то мы об этом спросим у него. А сейчас в Париж. Аркадий Иосифович Ваксберг, вы, насколько я знаю, также не были во Франкфурте, однако за присутствием русской литературы в переводах во Франции вы следите достаточно внимательно. Петр Вайль здесь упомянул контракты. Что вы можете сказать о российском литературном присутствии именно на французской читательской сцене?
Аркадий Ваксберг: Прежде всего я отвечу и Кириллу Кобрину и Петру Вайлю касательно того, что собой представляло, на мой взгляд, российское присутствие на Франкфуртской книжной ярмарке. Конечно, это была просто масштабная пиаровская акция, и желали в ней участвовать абсолютно все, кто имел возможность финансово это выдержать или те, которые были включены в составленный так называемый "список Лесина" - это министр по делам печати. И поэтому само присутствие на Франкфуртской книжной ярмарке было невероятно престижным, поэтому туда все и стремились. А что из этого получилось - наши коллеги рассказали. Я, действительно, не был на Франкфуртской книжной ярмарке, но очень внимательно следил. И, кстати говоря, французская пресса уделяла российскому участию на этой ярмарке очень большое внимание. Например, газета "Монд" посвятила несколько страниц книгам русских авторов, представленных там. Так что можно отсюда было тоже себе представить, что интерес к российской литературе существует. Дело в том, что здесь невероятный издательский бум, вызванный в свое время перестройкой и продиктованный понятным обострением интереса к процессам, происходившим в России, имел и негативную сторону - стали издавать, я имею в виду во Франции, что ни попадя, притом в поспешно сделанных плохих переводах, и интерес этот подвергся инфляции. Издатели пытались его как-то подхлестнуть, в частности, традиционным путем. В частности, до Франции дошли слухи о баснословных тиражах новейших русских детективов, и вот крупное издательство выпустило книги Марининой и Дашковой и проиграло, несмотря на мощную рекламную атаку, получив не доход, а убыток. И дело заключается в том, что русская литература, к которой здесь привыкли на протяжении уже, можно сказать, нескольких веков, она не может исчезнуть с литературной карты Франции и, тем не менее, в последние годы то, что предлагалось для издания во Франции, вызывало известное разочарование. Однако, все утверждают сейчас, что спад этот достиг своего пика, и сейчас начинается ренессанс, возрождение интереса к современной русской литературе.
Лев Ройтман: Спасибо, Аркадий Иосифович. Петр Вайль, по всем сообщениям, которые мне пришлось видеть в российской прессе, практически за кадром для российских журналистов, рецензентов, обозревателей остались не российские события на этой ярмарке. Между тем, Пауло Коэльо - он дал рекордное количество автографов и, очевидно, как и его "Алхимик", переведенный на 56 языков, попадет в "Книгу рекордов" Гиннеса. Сьюзен Зонтан - американская писательница, культуролог, публицистка, получает престижную, как оценивают немцы, вторую по значимости премию в мире - это премия Мира Германского Союза книготорговли. Гюнтер Грасс, лауреат Нобелевской премии, читает стихи, что не вполне обычно, из своей новой книги. Все это те события, которые были в центре внимания во Франкфурте, во всяком случае, для немецкой публики. Для российских обозревателей - только русские события. С вашей точки зрения, подобный провинциализм, вы уже, кажется, коснулись этого, междусобойчик, который был перевезен из Москвы во Франкфурт, чем это можно объяснить?
Петр Вайль: Две причины. Прежде всего, уточню еще: главными героями Франкфуртской книжной ярмарки были даже не Пауло Коэльо и Сьюзен Зонтан, а Мадонна и Дэвид Бэкхем. Мадонна выпустила детскую книжку "Английские розы", и на ярмарке были заключены контракты на переводы, если я не ошибаюсь, на 50 языков. И автобиография английской футбольной звезды Дэвида Бэкхема была супербестселлером. Так что, вот кто главные герои книжного мира. Это совершенно нормально. Всегда внекнижные обстоятельства становятся главными на литературном горизонте, и такой "литературной" звезды в русской литературе нет и не думаю, что предвидится. Но причины такого провинциализма две. Одна - вот этот самый междусобойчик, то, как Достоевский в "Подростке" написал: "От того, что вырос в углу...". Русская литература так долго варилась в собственном соку, что окончательно убедилась в том, что все главное происходит в пределах Садового кольца и ничего важнее, лучше, выше, духовнее, тоньше, чем российская словесность быть не может. И в этом они довольно настойчиво убеждают друг друга и, кажется, достигают в этом успеха. Второе - это, конечно, целенаправленная государственная акция. Все то, за что берется государство, выглядит, как сказал Кирилл, действительно убого и провинциально, тут ничего не сделаешь. И отбор писателей, и отбор издательств, которые были представлены, повторю Кобрина, двумя-тремя бессмысленными, уж по крайней мере, на международной арене книжками. И организация дела, когда чиновники книжные или министерские жили в прелестном курортном городке Бад Хомбурге в прекрасной гостинице с видом на осенний парк, а писатели, лучшие российские писатели жили в гостиницах по двое в номере, что вряд ли придет в голову хоть какой-нибудь мало-мальски уважающей себя литературной фигуре Запада. И то, что им всем, писателям, я имею в виду, при посадке во Внуково в портфельчик участника вложили по две баночки икры, которые они при посадке во Франкфурте должны были сдать обратно, потому что икра предназначалась для банкета. И, таким образом, лучшие интеллектуальные силы страны были использованы для мелкой контрабанды. Вот вам государственное участие. Это неизбежно, это такое прикосновение МИДа, которое все превращается в дрянь.
Лев Ройтман: Спасибо, Петр. Смеюсь. А теперь, Кирилл Кобрин, о серьезных вещах. "Новое литературное обозрение" было участником и организатором, я уже сказал, одной из многочисленных, следует отметить, дискуссий, которые проводились в рамках Франкфуртской книжной ярмарки. Вы в одной такой дискуссии участвовали. Расскажите о ней - тема и участники, о чем вы договорились?
Кирилл Кобрин: Сразу скажу - мы ни о чем не договорились. Но несколько слов о контексте этого мероприятия и других. Дело в том, что издательство "Новое литературное обозрение", которое выпускает одноименный журнал и журнал "Неприкосновенный запас" публицистический и политологический, конечно, старается эту провинциальность разомкнуть, выйти из этого угла. Отсюда многочисленные проекты, которые "НЛО" затеяло в последнее время, в частности, последний номер "НЗ", он вышел совместно с немецким журналом "Ост-Ойропа". И, кстати, во Франкфурте была презентация этого номера. Поэтому в большом количестве дискуссий, которые "НЛО" устраивало, принимали участие и немецкие, и польские, и венгерские участники и так далее. Дискуссия, в которой я принимал участие, которая называлась несколько витиевато, может быть, не очень удачно - "Запад, как латынь Востока. Встреча восточноевропейских интеллектуалов", обсуждалась проблема, по идее должна была обсуждаться проблема универсального языка, которым раньше для восточноевропейских интеллектуалов, как ни относиться к этому слову, был русский язык в советское время, а сейчас таким языком стал английский язык. Кстати, и дискуссия проходила на английском языке, что было довольно комично, учитывая, что в ней принимал участие и украинский писатель Юрий Андрухович, и польский писатель Анджей Стасюк, который говорил по-польски, и венгерский писатель Петр Зилахи. Однако дискуссия не очень удалась, и я, к сожалению, вынужден это констатировать, потому что она как-то превратилась в бесконечное пение и жалобы в отношении русского культурного империализма, который угнетал, и действительно так было в советское время, и Украину, и Венгрию, и Польшу в меньшей степени, Стасюк занял все-таки несколько иную позицию. И пришлось как-то переводить разговор в несколько иное русло от взаимных упреков, к конструктивному объяснению английского универсального языка в Восточной Европе. Однако, как мне показалось, прошлое все-таки довлеет, по крайней мере, над участниками этой дискуссии, хотя это молодые люди, которым не больше сорока лет, тем не менее, они все-таки предпочитают оборачиваться назад, нежели смотреть вперед.
Лев Ройтман: Спасибо, Кирилл. Как я понимаю, вы ни о чем не договорились. Потому что на самом деле это хорошо, что вы все встретились, просто, уж простите, тема разговора, лозунг был несколько вздорным. Какая разница, какой общий язык в Восточной Европе, коль скоро писатель пишет, как правило, именно на своем языке, а они у всех разные.
Петр Вайль: Кирилл сказал, что дискуссия не очень удалась. Это совершенно неважно, удалась она или нет, дело в том, что она идет в правильном направлении. Вот это как раз то самое исключение из государственного единообразия и однообразия, то редкое исключение, которое было на этой Франкфуртской ярмарке. Всего несколько издательств нашли в себе силы и мужество не выступать под эгидой государства. Так, скажем, издательства "Ад Маргинем", "Амфора" и "Независимая газета" просто на свои деньги сняли общий стенд на троих и выступали сами по себе. Успешно, неуспешно - это другой разговор, важно, что они это сделали. "НЛО", которое шло под шапкой государства, тем не менее, выкроило свой совершенно сектор в этой выставке, и дискуссии обозначали, заявляли в каком-то плодотворном направлении: что думают русские о немцах? Что думают немцы о русских? И даже эта дискуссия об общем языке тоже немаловажна. Потому что один из источников провинционализма прямо лингвистический. Просто русские писатели гораздо хуже говорят на иностранных языках, чем их иностранные коллеги - это тоже факт. И как им общаться? Вот они и не общаются, вот они ходят в гости друг к другу, пьют кофе и ваше любимое яблочное вино.
Лев Ройтман: Спасибо, Петр. Знаете ли, существуют самодостаточные культурные и языковые ареалы. Это русский, несомненно, потому что в переводах на русский почти все сегодня можно найти, это немецкий, это французский, не говоря уже об английском, но это также и китайский. И коль скоро эта переводческая машина хорошо налажена, смазана и запущена, то даже моноязычие не является большим препятствием для общения. Конечно, для личного общения это препятствие, но для творческого, литературного, профессионального общения, в общем-то, как будто бы нет. Но это все очень спорно. Аркадий Иосифович, эта переводческая машина, как она налажена во Франции по направлению к русской литературе?
Аркадий Ваксберг: Несмотря на то, о чем я уже говорил - о спаде интереса к русской литературе, если сравнивать нынешний уровень интереса и уровень того времени, кода издавались Трифонов, Абрамов, Синявский, Домбровский, Гроссман и так далее, так вот, несмотря на этот спад, за последние два-три года здесь издали, всех не перечислю, их очень много, но некоторых назову - Арбатову, Шишкина, Чудакову, Улицкую, Харитонова, Ермакова, Татьяну Толстую, Уткина, Битова и еще очень многих. И почти все, кого перевели и издали, заслужили лестную оценку прессы. Так что даже в условиях спада жаловаться на невнимание французских издателей к нынешней русской литературе не приходится.
И я с первым вопросом к Кириллу Кобрину. Кирилл, чем, поразила или удивила или что-то, быть может, доказала Россия на этой ярмарке во Франкфурте?
Кирилл Кобрин: Я бы не стал говорить о том, что Россия в цельности, как некая единая сила, доказывала что-то на этой ярмарке или, наоборот, опровергала. В общем русский павильон, русское представительство на ярмарке оставили очень двойственное впечатление. С одной стороны, конечно, есть некоторое количество очень хороших издательств, которые показали действительно высокий класс и издания, и качества книг, и в общем даже и количество. Я говорю прежде всего о маленьких и средних издательствах. Но в целом у меня осталось какое-то чувство неудовлетворенности, и я бы даже сказал, некоторые вопросы, на которые я хотел бы получить ответы. В частности, присутствие огромного количества издательств, которые совершено непонятно, что туда привезли. Две, три, четыре книги, которые никоим образом не могут представлять интерес для западных издательств, потому что это - ярмарка, это бизнес, надо представлять какие-то книги, которые можно продать. Там было довольно большое количество стендов, где сидели скучающие люди, вокруг которых стояло несколько книг, "Госстандарты", например, или что-то такое, что совершенно непонятно. С другой стороны, довольно удручающее впечатление от общего вида большинства коммерческих русских книг - и дизайн, и качество издания. У меня было периодически такое впечатление, что я попал на такой книжный лоток у вокзала в каком-нибудь крупном российском городе: аляповатые обложки, невероятно плохое качество бумаги, печати, я не говорю о качестве самих книг - это не обсуждается. Поэтому осталось двойственное впечатление, как в общем, наверное, вообще от жизни в России сейчас остается двойственное впечатление. Что-то есть хорошее, а очень многое вызывает либо отторжение, либо недоуменные вопросы.
Лев Ройтман: Спасибо, Кирилл. Я неоднократно бывал на Франкфуртской книжной ярмарке, должен сказать, что это мероприятие безграничное, оно без берегов. И если у вас нет компаса, заранее привезенного с собой, если вы не знаете, что вы хотите посмотреть, куда пойти, какой павильон посетить и с кем встретиться, то, конечно, в этом разливанном море книг - в этом году, никто их толком не считал, но, говорят, что 350 тысяч книг было во Франкфурте - конечно, это все совершенно необозримо. Россия - почетный гость. Кстати, Кирилл, я не был в этом году на этой ярмарке, но, судя по прессе, это было для России организованное мероприятие, Россия все-таки пыталась и показать, и доказать. Потому что спонсором общего павильона были российские государственные официальные учреждения, в частности, Министерство по делам печати. Быть может, и с этим было связано, то, что было видно даже по телевизору, когда вполне безвкусно и неуместно кто-то из московских чиновников заявил, он говорил по-русски, что эта ярмарка, почетное участие России является хорошим подарком ко дню рождения президента Путина. Ну, конечно, вспоминается Чехов, его рекомендации. Но, наверное, следовало бы выдавливать раба из себя уже не по капле, а сливать ведрами. Петр Вайль, ваши впечатления от ярмарки?
Петр Вайль: Я бы разделил свои ощущения. Одно - это книжная ярмарка, как часть большой культурной акции России в Германии. Это, действительно, только часть. Здесь же проходила во Франкфурте замечательная выставка "Фабрика звезд" - это сталинское искусство, параллельно в Берлине - большая выставка "Москва - Берлин", где было представлено искусство России и Советского Союза разных периодов. Несколько замечательных гастролей, в том числе, скажем, месячные гастроли Евгения Гришковца и других театров. Это российское культурное присутствие ощущалось повсюду. Я, например, съездил из Франкфурта в Марбург, где я раньше не бывал, город не чужой русской культуре, где учились Ломоносов, потом Пастернак. И вот в Марбурге тоже какие-то отголоски, какие-то мероприятия, связанные с русской культурой. Все это замечательно и приятно. Но второе ощущение, более сильное - отрезвляющее. Достаточно было пройти несколько десятков метров от русского павильона до любого другого, подчеркиваю - любого другого, чтобы ощутить то, что ощущает человек, приехавший, допустим, из Нарофоминска в Москву - вот такой перепад был при переходе из российского павильона в павильон, допустим, французский, итальянский. Там действительно шла ярмарка, как я понимаю ярмарку, как, я думаю, все понимают, и для чего она, собственно, создана. Там виден был какой-то людской муравейник, кипение, какие-то бегают агенты с бумагами, сидят люди, явно подписывающие контракты, обсуждающие дела, очень красивые и богато оформленные стенды, нечто напоминающее визуально, как будто мы видим по телевизору токийскую биржу. И когда ты возвращаешься в российский павильон, ты попадаешь на такую художественную выставку средней руки. Вдоль стендов праздно бродят какие-то печальные люди, по виду немецкие слависты, а большинство составляют те же самые российские писатели, которые так же бродят друг с другом по московским каким-то сборищам. Не совсем понятно, зачем они приехали за столько тысяч километров за государственный счет, чтобы опять общаться друг с другом, на дискуссиях дискутировать опять же друг с другом. Там были исключения, об этом можно сказать. Например, "Новое литературное обозрение", издательство, устраивало свои дискуссии - вот они выглядели разумными и плодотворными, с привлечением иностранных экспертов, писателей. Но в массе своей это было обсуждение с теми же людьми, с которыми эти писатели уже до омерзения часто встречаются у себя на родине. Вот этот междусобойчик он ощущался постоянно и, повторяю, перепад деловой активности, я не знаю, сколько контрактов заключили российские писатели, подозреваю, что немного. Потому что те писатели, которые вызывают интерес в Европе, в частности, в Германии, они проводили время вовсе не в российском павильоне, а в тех соответствующих, где с ними беседовали - Людмила Улицкая, Борис Акунин, Сорокин и кто-то еще, не знаю точно имена.
Лев Ройтман: Спасибо, Петр. Ловлю вас почти на последнем слове. Людмила Улицкая, кстати, оказалась в числе авторов, чьи книги в Германии попали в десятку бестселлеров именно во время Франкфуртской книжной недели, книжной ярмарки. Но что касается, вы упомянули слово "отрезвление", некоторые пьют знаменитое франкфуртское яблочное вино и так и не протрезвляются всю ярмарку. Очень хорошее, кстати, необычное вино.
Петр Вайль: Сидр обыкновенный. Подумаешь, хорошее вино, нечего уж так хвалить!
Лев Ройтман: Вы, значит, не распробовали или не напились как следует. Что касается дискуссии, которую организовывало "Новое литературное обозрение", то поскольку Кирилл Кобрин был и организатором, и участником этих дискуссий, он член редколлегии этого издательства, то мы об этом спросим у него. А сейчас в Париж. Аркадий Иосифович Ваксберг, вы, насколько я знаю, также не были во Франкфурте, однако за присутствием русской литературы в переводах во Франции вы следите достаточно внимательно. Петр Вайль здесь упомянул контракты. Что вы можете сказать о российском литературном присутствии именно на французской читательской сцене?
Аркадий Ваксберг: Прежде всего я отвечу и Кириллу Кобрину и Петру Вайлю касательно того, что собой представляло, на мой взгляд, российское присутствие на Франкфуртской книжной ярмарке. Конечно, это была просто масштабная пиаровская акция, и желали в ней участвовать абсолютно все, кто имел возможность финансово это выдержать или те, которые были включены в составленный так называемый "список Лесина" - это министр по делам печати. И поэтому само присутствие на Франкфуртской книжной ярмарке было невероятно престижным, поэтому туда все и стремились. А что из этого получилось - наши коллеги рассказали. Я, действительно, не был на Франкфуртской книжной ярмарке, но очень внимательно следил. И, кстати говоря, французская пресса уделяла российскому участию на этой ярмарке очень большое внимание. Например, газета "Монд" посвятила несколько страниц книгам русских авторов, представленных там. Так что можно отсюда было тоже себе представить, что интерес к российской литературе существует. Дело в том, что здесь невероятный издательский бум, вызванный в свое время перестройкой и продиктованный понятным обострением интереса к процессам, происходившим в России, имел и негативную сторону - стали издавать, я имею в виду во Франции, что ни попадя, притом в поспешно сделанных плохих переводах, и интерес этот подвергся инфляции. Издатели пытались его как-то подхлестнуть, в частности, традиционным путем. В частности, до Франции дошли слухи о баснословных тиражах новейших русских детективов, и вот крупное издательство выпустило книги Марининой и Дашковой и проиграло, несмотря на мощную рекламную атаку, получив не доход, а убыток. И дело заключается в том, что русская литература, к которой здесь привыкли на протяжении уже, можно сказать, нескольких веков, она не может исчезнуть с литературной карты Франции и, тем не менее, в последние годы то, что предлагалось для издания во Франции, вызывало известное разочарование. Однако, все утверждают сейчас, что спад этот достиг своего пика, и сейчас начинается ренессанс, возрождение интереса к современной русской литературе.
Лев Ройтман: Спасибо, Аркадий Иосифович. Петр Вайль, по всем сообщениям, которые мне пришлось видеть в российской прессе, практически за кадром для российских журналистов, рецензентов, обозревателей остались не российские события на этой ярмарке. Между тем, Пауло Коэльо - он дал рекордное количество автографов и, очевидно, как и его "Алхимик", переведенный на 56 языков, попадет в "Книгу рекордов" Гиннеса. Сьюзен Зонтан - американская писательница, культуролог, публицистка, получает престижную, как оценивают немцы, вторую по значимости премию в мире - это премия Мира Германского Союза книготорговли. Гюнтер Грасс, лауреат Нобелевской премии, читает стихи, что не вполне обычно, из своей новой книги. Все это те события, которые были в центре внимания во Франкфурте, во всяком случае, для немецкой публики. Для российских обозревателей - только русские события. С вашей точки зрения, подобный провинциализм, вы уже, кажется, коснулись этого, междусобойчик, который был перевезен из Москвы во Франкфурт, чем это можно объяснить?
Петр Вайль: Две причины. Прежде всего, уточню еще: главными героями Франкфуртской книжной ярмарки были даже не Пауло Коэльо и Сьюзен Зонтан, а Мадонна и Дэвид Бэкхем. Мадонна выпустила детскую книжку "Английские розы", и на ярмарке были заключены контракты на переводы, если я не ошибаюсь, на 50 языков. И автобиография английской футбольной звезды Дэвида Бэкхема была супербестселлером. Так что, вот кто главные герои книжного мира. Это совершенно нормально. Всегда внекнижные обстоятельства становятся главными на литературном горизонте, и такой "литературной" звезды в русской литературе нет и не думаю, что предвидится. Но причины такого провинциализма две. Одна - вот этот самый междусобойчик, то, как Достоевский в "Подростке" написал: "От того, что вырос в углу...". Русская литература так долго варилась в собственном соку, что окончательно убедилась в том, что все главное происходит в пределах Садового кольца и ничего важнее, лучше, выше, духовнее, тоньше, чем российская словесность быть не может. И в этом они довольно настойчиво убеждают друг друга и, кажется, достигают в этом успеха. Второе - это, конечно, целенаправленная государственная акция. Все то, за что берется государство, выглядит, как сказал Кирилл, действительно убого и провинциально, тут ничего не сделаешь. И отбор писателей, и отбор издательств, которые были представлены, повторю Кобрина, двумя-тремя бессмысленными, уж по крайней мере, на международной арене книжками. И организация дела, когда чиновники книжные или министерские жили в прелестном курортном городке Бад Хомбурге в прекрасной гостинице с видом на осенний парк, а писатели, лучшие российские писатели жили в гостиницах по двое в номере, что вряд ли придет в голову хоть какой-нибудь мало-мальски уважающей себя литературной фигуре Запада. И то, что им всем, писателям, я имею в виду, при посадке во Внуково в портфельчик участника вложили по две баночки икры, которые они при посадке во Франкфурте должны были сдать обратно, потому что икра предназначалась для банкета. И, таким образом, лучшие интеллектуальные силы страны были использованы для мелкой контрабанды. Вот вам государственное участие. Это неизбежно, это такое прикосновение МИДа, которое все превращается в дрянь.
Лев Ройтман: Спасибо, Петр. Смеюсь. А теперь, Кирилл Кобрин, о серьезных вещах. "Новое литературное обозрение" было участником и организатором, я уже сказал, одной из многочисленных, следует отметить, дискуссий, которые проводились в рамках Франкфуртской книжной ярмарки. Вы в одной такой дискуссии участвовали. Расскажите о ней - тема и участники, о чем вы договорились?
Кирилл Кобрин: Сразу скажу - мы ни о чем не договорились. Но несколько слов о контексте этого мероприятия и других. Дело в том, что издательство "Новое литературное обозрение", которое выпускает одноименный журнал и журнал "Неприкосновенный запас" публицистический и политологический, конечно, старается эту провинциальность разомкнуть, выйти из этого угла. Отсюда многочисленные проекты, которые "НЛО" затеяло в последнее время, в частности, последний номер "НЗ", он вышел совместно с немецким журналом "Ост-Ойропа". И, кстати, во Франкфурте была презентация этого номера. Поэтому в большом количестве дискуссий, которые "НЛО" устраивало, принимали участие и немецкие, и польские, и венгерские участники и так далее. Дискуссия, в которой я принимал участие, которая называлась несколько витиевато, может быть, не очень удачно - "Запад, как латынь Востока. Встреча восточноевропейских интеллектуалов", обсуждалась проблема, по идее должна была обсуждаться проблема универсального языка, которым раньше для восточноевропейских интеллектуалов, как ни относиться к этому слову, был русский язык в советское время, а сейчас таким языком стал английский язык. Кстати, и дискуссия проходила на английском языке, что было довольно комично, учитывая, что в ней принимал участие и украинский писатель Юрий Андрухович, и польский писатель Анджей Стасюк, который говорил по-польски, и венгерский писатель Петр Зилахи. Однако дискуссия не очень удалась, и я, к сожалению, вынужден это констатировать, потому что она как-то превратилась в бесконечное пение и жалобы в отношении русского культурного империализма, который угнетал, и действительно так было в советское время, и Украину, и Венгрию, и Польшу в меньшей степени, Стасюк занял все-таки несколько иную позицию. И пришлось как-то переводить разговор в несколько иное русло от взаимных упреков, к конструктивному объяснению английского универсального языка в Восточной Европе. Однако, как мне показалось, прошлое все-таки довлеет, по крайней мере, над участниками этой дискуссии, хотя это молодые люди, которым не больше сорока лет, тем не менее, они все-таки предпочитают оборачиваться назад, нежели смотреть вперед.
Лев Ройтман: Спасибо, Кирилл. Как я понимаю, вы ни о чем не договорились. Потому что на самом деле это хорошо, что вы все встретились, просто, уж простите, тема разговора, лозунг был несколько вздорным. Какая разница, какой общий язык в Восточной Европе, коль скоро писатель пишет, как правило, именно на своем языке, а они у всех разные.
Петр Вайль: Кирилл сказал, что дискуссия не очень удалась. Это совершенно неважно, удалась она или нет, дело в том, что она идет в правильном направлении. Вот это как раз то самое исключение из государственного единообразия и однообразия, то редкое исключение, которое было на этой Франкфуртской ярмарке. Всего несколько издательств нашли в себе силы и мужество не выступать под эгидой государства. Так, скажем, издательства "Ад Маргинем", "Амфора" и "Независимая газета" просто на свои деньги сняли общий стенд на троих и выступали сами по себе. Успешно, неуспешно - это другой разговор, важно, что они это сделали. "НЛО", которое шло под шапкой государства, тем не менее, выкроило свой совершенно сектор в этой выставке, и дискуссии обозначали, заявляли в каком-то плодотворном направлении: что думают русские о немцах? Что думают немцы о русских? И даже эта дискуссия об общем языке тоже немаловажна. Потому что один из источников провинционализма прямо лингвистический. Просто русские писатели гораздо хуже говорят на иностранных языках, чем их иностранные коллеги - это тоже факт. И как им общаться? Вот они и не общаются, вот они ходят в гости друг к другу, пьют кофе и ваше любимое яблочное вино.
Лев Ройтман: Спасибо, Петр. Знаете ли, существуют самодостаточные культурные и языковые ареалы. Это русский, несомненно, потому что в переводах на русский почти все сегодня можно найти, это немецкий, это французский, не говоря уже об английском, но это также и китайский. И коль скоро эта переводческая машина хорошо налажена, смазана и запущена, то даже моноязычие не является большим препятствием для общения. Конечно, для личного общения это препятствие, но для творческого, литературного, профессионального общения, в общем-то, как будто бы нет. Но это все очень спорно. Аркадий Иосифович, эта переводческая машина, как она налажена во Франции по направлению к русской литературе?
Аркадий Ваксберг: Несмотря на то, о чем я уже говорил - о спаде интереса к русской литературе, если сравнивать нынешний уровень интереса и уровень того времени, кода издавались Трифонов, Абрамов, Синявский, Домбровский, Гроссман и так далее, так вот, несмотря на этот спад, за последние два-три года здесь издали, всех не перечислю, их очень много, но некоторых назову - Арбатову, Шишкина, Чудакову, Улицкую, Харитонова, Ермакова, Татьяну Толстую, Уткина, Битова и еще очень многих. И почти все, кого перевели и издали, заслужили лестную оценку прессы. Так что даже в условиях спада жаловаться на невнимание французских издателей к нынешней русской литературе не приходится.