Автор и ведущий: Илмар Лапиньш
Сергей Юрьенен:
Продолжаем серию передач, которую подготовил и ведет Илмар Лапиньш. Заслуженный деятель искусств России, Лапиньш дирижирует оркестрами в диапазоне от Вены до Москвы и от Вероны до Петропавловска-Камчатского. В "Концертном зале Свободы" - деятели российской музыкальной культуры. В беседах и за своими инструментами.
Самое дорогое - это любовь, которую Бог дает, всеобъемлющая любовь, которая от Бога дается. И у человека, у которого нет в душе любви - это смерть. Там, где нет любви - смерть.
Илмар Лапиньш:
Музыкально понятие Кавказ - очень интересно. Естественно, в каждой стране замечаешь порой кардинальные расхождения даже с ближайшим соседом, но все-таки... Как не возможно при всем многообразии разных национальных кухонь спутать кавказское гурманское искусство, например, с балканским, так и кавказская музыка всегда имеет свой неповторимый аромат. И не обязательно всегда это должен быть запах кинзы...
Понятно, что существование развернутых музыкальных традиций обусловлено прежде всего древними истоками большинства национальных культур региона, постоянным стремлением в своем творчестве быть среди первых в Европе и мире... Ведь имена Гаджибекова, Палиашвили и Хачатуряна, как и многие другие, занимают достойные места на музыкальном Олимпе. Вспомним аксиому ЮНЕСКО - уровень культуры народа определяется не по количеству университетов на сто тысяч жителей данной страны, а по количеству симфонических и камерных оркестров. В Грузии, например, по части этой статистики сравнительно недавно дела обстояли более, чем замечательно.
Четыре оркестра - оперный, оркестр радио, знаменитый филармонический Джансуга Кахидзе и не менее известный камерный Лианы Исаакадзе - только в Тбилиси, по симфоническому оркестру в Батуми и Сухуми... А в Кутаиси! Филиал Тбилисской консерватории, Оперный театр, симфонический оркестр, руководимый директором Дмитрием Иаманидзе, постоянно приглашавший на свои концерты только музыкантов Всесоюзного и международного уровня.
В свое время мне приходилось неоднократно выступать с оркестрами Еревана и Орджоникидзе. А симфонический оркестр города Грозного! В октябре 1974-го года мы вместе с виолончелистом Борисом Пергаменщиковым открывали в Грозном симфонический сезон с программой - Третья симфония (Эроика) Бетховена, Вариации на тему рококо Чайковского и Сюитой из балета "Раймонда" Глазунова. Где теперь музыканты этого совсем не плохого оркестра? Где прекрасный трубач с золотым звуком Аллаш Эдисултанов, у которого я после того концерта был в гостях?
Сегодняшний герой передачи - уроженец Тбилиси, композитор Мераб Гагнидзе.
Сегодня Мераб живет в Москве. Он долгое время писал в основном театральную музыку, теперь имеет широкое международное признание как симфонист, автор хоровых и камерных сочинений.
Первые твои впечатления в этой жизни, самые-самые первые?
Мераб Гагнидзе:
Самые первые? Я помню, это я уже узнал потом, мне было три месяца, я лежал в кровати... Мой дядя бежал из немецкого плена, три раза, в третий раз убежал, на него донесли, что он был в плену, и пришли его забрать. Я помню, как он вошел в комнату, он был бледный, я до сих пор его лицо помню, и он никак не мог туфли одеть - вот это я помню. Когда я рассказал, они сказали - этого не может быть, тебе было три месяца. Но я помню хорошо.
Илмар Лапиньш:
Первые твои музыкальные впечатления?
Мераб Гагнидзе:
Был композитор такой Нодар Гигаури, я еще был дошкольник, мой папа очень большой человек был, он был начальник энергетики Грузии, тогда был большой пост, и у нас были гости часто. Приходил композитор Нодар Гигаури, и он хорошо играл, насколько я помню, на фортепиано. И вот, это я помню - впечатление от того, что он играл. Я не помню, свои сочинения играл или нет.
Илмар Лапиньш:
Он играл, конечно, не Бетховена, он играл грузинскую музыку?
Мераб Гагнидзе:
Не знаю, я не помню.
Илмар Лапиньш:
Но что осталось в твоей памяти?
Мераб Гагнидзе:
Самые сильные впечатления? Меня хвалили в детстве, у меня слух был хороший, а так я не очень способный, но слух хороший у меня был. И первый раз, мне было, к сожалению, уже 11 лет, и я шел по улице и вдруг включили громко по радио Вторую рапсодию Листа. И я заслушался, для меня как удар грома был тогда. Сейчас я не могу этого понять, почему тогда на меня это подействовало сногсшибательно.
Илмар Лапиньш:
К музыке тебя толкал отец или мама?
Мераб Гагнидзе:
Никто не толкал. Я помню, что импровизировал на рояли, маме говорил - хочешь про дождь сыграю? И я что-то играл про дождь. Мне нравилось, что я сразу могу изобразить, без подготовки.
Илмар Лапиньш:
Когда возникла первая твоя композиция?
Мераб Гагнидзе:
Тоже где-то лет в шесть, наверное и, к сожалению, она эстрадного плана, легкомысленная, в до-мажоре.
Илмар Лапиньш:
Ты помнишь эту мелодию?
Мераб Гагнидзе:
Да, я мог бы сыграть. Она мне нравится.
Илмар Лапиньш:
Ты можешь спеть?
Мераб Гагнидзе:
Нет, моим крокодильским голосом не могу. Я, кстати, целый год пел в грузинской церкви в Москве, у меня профундо, но профундо петь соло неудобно. Я в Германии пел в церкви.
Илмар Лапиньш:
Ты учился в музыкальной школе?
Мераб Гагнидзе:
Меня выгоняли из школы семь раз. В каждом классе меня выгоняли. Сначала я в обыкновенной школе учился.
Илмар Лапиньш:
У меня есть один друг детства, который в 9-м классе учился шесть лет, это, по-моему, абсолютный рекорд Гиннесса. Причем, он еще три года служил в армии между этим, так что он был девять лет в 9-м классе. Потом его перевели в десятый. Родители, школа, музыкальная школа - тебя выгоняли. Но ты был как пианист?
Мераб Гагнидзе:
Я хотел очень играть, я обожал Вайка Лаберта.
Илмар Лапиньш:
Хорошо, ты играл, но постепенно ты начал писать музыку в школе?
Мераб Гагнидзе:
Мне казалось, что музыку писать легко, а вот играть трудно... Я учился в консерватории на фортепиано, мне все говорили, Мераб, давай параллельно композицию. Да что там, я и так сочиняю. По глупости, конечно.
Илмар Лапиньш:
Представим, что ты в консерватории и оформился как композитор, и уже много сочинял. Кстати, таких композиторов, которые знают хорошо оркестр, я не часто встречал. Ты один из тех, которые очень хорошо знают оркестр. Например, у Вивальди любимые были струнные и клавесин, у Моцарта - флейта, у Брамса - гобой, валторн и скрипка, у Дворжака - виолончель. А что у тебя?
Мераб Гагнидзе:
У меня медь и ударные. Эта секция ударных, и медь для меня самая главная.
Илмар Лапиньш:
Мераб, кто тебе помог стать тем, кто есть сегодня? Я имею в виду, может быть, друзей, может быть, коллег, может быть, старших коллег. Ты можешь их назвать?
Мераб Гагнидзе:
Мне один раз в жизни повезло, все-таки у меня был замечательный человек и педагог Давид Турадзе. Это была личность потрясающая. У него, кстати, очень известный сын Лексо, который в Америке сейчас живет. Но я знаю их обоих очень хорошо, и Давид, мне кажется гораздо более значительная фигура, не в обиду Лексо сказано, он прекрасный пианист, я ничего не говорю. Вот он меня за уши как-то взял и опустил вниз, чтобы я много о себе не думал. Он хирургически действовал. Но, конечно, он только словесно, он очень талантливый был человек, и потом я узнал, он как-то в тосте сказал, что Мераб единственный студент, которому я не написал ни одну ноту. Оказывается, другим писал, помогал гуманитарно, так сказать. И у нас были очень теплые отношения и дружеские. Я от него многому научился, не только в партитуре, но и по жизни.
Илмар Лапиньш:
А в Москве у тебя были такие товарищи, старше или твои ровесники?
Мераб Гагнидзе:
Друзья... как только приехал сюда, я был один, я и сейчас один. Но меня очень здорово поддержал Шнитке, он даже на работу меня устраивал. Денисов Эдисон Васильевич. Москва осталась без композиторов, я считаю. Я помню, что на первом показе меня так ругали, и Губайдуллина заступилась за меня. Было с кого пример брать, у них великолепные партитуры. Мне не все нравится, это естественно, но есть там чудесные страницы.
Илмар Лапиньш:
Такой, может быть, глупый вопрос: как ты можешь истолковать слово музыка, что такое музыка? Ты можешь дать определение?
Мераб Гагнидзе:
Об этом все говорят, что это движение души. Не знаю, никто не знает этого. Если кто-то будет определять, он будет врать.
Илмар Лапиньш:
Отступление: пример категоричности Мераба. Была середина 80-х годов. В Москве я заканчивал большую работу с оркестром Кинематографии, руководимым тогда ныне покойным маэстро Эмином Хачатуряном. Как-то вечером зашел поужинать в ресторанчик Союза композиторов, где принял приглашение Мераба поехать к нему - на грузинское вино. Вино, конечно, лилось рекою. В какой-то момент я начал прощаться - завтра утром репетиция. Мераб молча налил доверху большой рог и протянул мне. Почуяв неладное, я поинтересовался, могу ли я не пить? В ответ Мераб буркнул нечто невразумительное. Я встал на колени и взмолился оставить меня в покое. "Не хочешь пить, не будешь," - и Мераб выпрямился, чтобы произнести тост: "За наших друзей, которых сегодня больше нет среди нас..."
В 2000-м году ты написал хор, который получил первое место на конкурсе.
Мераб Гагнидзе:
Да, это "Радио Франс", у меня есть дома диплом.
Илмар Лапиньш:
Скажи, о чем ты писал, когда писал эту музыку?
Мераб Гагнидзе:
Все-таки это религиозный оттенок. Там два слова всего. У меня есть словари, мне кажется, что это "всевидящий зрак". Тогда я как-то понимал это.
Илмар Лапиньш:
В твоем творчестве музыка тесно связана с религией.
Мераб Гагнидзе:
В Библии сказано: живем для Бога, умираем для Бога, радуемся для Бога и так далее. Естественно, пишем мы, не пишем - все для Бога. Все на этом начинается, этим заканчивается.
Илмар Лапиньш:
Мераб, ты представитель Кавказа.
Мераб Гагнидзе:
Скажи уж точно тогда, не стесняйся - лицо кавказской национальности. Меня сняли в фильме, кстати, "Лицо кавказской национальности", фильм документальный, но он получился художественно-документальный. И этот фильм принес массу премий - Гран-при в Выборге, номинирован был на "Нику", все академики дали нам "Нику", но в конце подсуетились, сейчас мы это узнали, потом "Золотой Пегас", в Египте Гран-при получил этот фильм.
Илмар Лапиньш:
Мераб, то, что ты очень популярен - это гениально. Я что хочу у тебя спросить: ты ощущаешь себя грузином, кавказцем?
Мераб Гагнидзе:
Вообще то, что принято называть Кавказом - кинжал, дикие выходки, я это все ненавижу. Это все блеф.
Илмар Лапиньш:
Не о том я спрашиваю, я спрашиваю о кодексе чести Кавказа, он неписанный, но он есть. Раньше ездил очень много, я знаю, что в одной республике часто были две национальности, которые не очень дружно между собой жили. В том числе я могу сказать, что это касалось чеченов и ингушей. Но сейчас, когда чеченцам трудно, ингуши с распростертыми объятиями принимают чеченских беженцев. Я считаю, что это самое большое проявление кавказского кодекса чести.
Мераб Гагнидзе:
По-человечески, чеченец это или ингуш, неважно, кто, если ему надо помочь. Я могу сказать единственное по этому поводу, что национальность тут не играет никакой роли. Все мы от Адама и от Евы, и все эти разговоры я не люблю. Как только начинаются разговоры о национальности, человек сразу становится диким.
Илмар Лапиньш:
Если мы затронули тему Кавказа: ты хорошо, наверное, знаешь город Кутаиси. Я в свое время часто туда ездил, очень любил туда ездить, и мне все говорили, что Кутаиси - это Грузия в Грузии. Скажи, пожалуйста, тебя кутаисский оркестр когда-нибудь исполнял?
Мераб Гагнидзе:
Володя Багарадзе, он играл там двойной концерт для саксофонов и оркестра, москвичи играли, и Первую симфонию. Там была премьера. Они, бедные, старались, публика была в ужасе.
Илмар Лапиньш:
Где еще в мире звучала твоя музыка? Я знаю, что это было во всем Союзе, в Югославии, во Франции.
Мераб Гагнидзе:
В Германии, везде почти, в Америке, в Италии, в Англии, в Финляндии даже, однажды в Китае мы играли, в Японии играли, в Токио, и там объявили, что молодой российский композитор. Я долго смеялся.
Илмар Лапиньш:
Почему смеялся, ты и есть российский композитор. Я есть русский, российский дирижер.
Мераб Гагнидзе:
Но не молодой же.
Илмар Лапиньш:
Почему не молодой, душа же молодая у тебя. Ты можешь дефинировать понятие свобода, что такое свобода?
Мераб Гагнидзе:
Ты знаешь, я думаю, что понятие оно выдуманное, это невозможно. Свобода - это мечта, но это невозможно. Человек не может быть свободным.
Илмар Лапиньш:
Ты не свободный, ты считаешь?
Мераб Гагнидзе:
В какой-то степени, может быть, больше, чем остальные, но я за это дорого плачу. Я живу вне общества, и это дорого стоит. Кстати, и всегда так жил. Хотя я работал в консерватории, в театрах работал, в ТЮЗе и театре Станиславского, дирижером, завмузом и так далее. Но я как-то умудрился остаться с боку, что ли. Это такая свобода. Но абсолютно свободным быть невозможно.
Илмар Лапиньш:
Ты хотел бы пожелать тем людям что-нибудь, которые нас сейчас слушают - музыканты, люди, любящие музыку, люди, просто слушающие эту передачу?
Мераб Гагнидзе:
Самое дорогое - это любовь, которая есть, Бог самое дорогое, что дает. Это не деньги, не слава, не что-то другое. Человек, у которого есть любовь в душе, я не имею в виду секс и так далее, это тоже хорошо, но я сейчас имею в виду всеобъемлющую любовь, которая от Бога дается. И она, кстати, тоже бывает разная, есть маленькая любовь, она возрастает. Вот я желаю, чтобы у всех, у меня в том числе, она возрастала все время. Когда у человека в душе нет любви - это смерть. Там, где нет любви - смерть. Смерть очень сильная вещь и только любовь может с ней спорить, она такая же крепкая, как смерть.
Сергей Юрьенен:
Продолжаем серию передач, которую подготовил и ведет Илмар Лапиньш. Заслуженный деятель искусств России, Лапиньш дирижирует оркестрами в диапазоне от Вены до Москвы и от Вероны до Петропавловска-Камчатского. В "Концертном зале Свободы" - деятели российской музыкальной культуры. В беседах и за своими инструментами.
Самое дорогое - это любовь, которую Бог дает, всеобъемлющая любовь, которая от Бога дается. И у человека, у которого нет в душе любви - это смерть. Там, где нет любви - смерть.
Илмар Лапиньш:
Музыкально понятие Кавказ - очень интересно. Естественно, в каждой стране замечаешь порой кардинальные расхождения даже с ближайшим соседом, но все-таки... Как не возможно при всем многообразии разных национальных кухонь спутать кавказское гурманское искусство, например, с балканским, так и кавказская музыка всегда имеет свой неповторимый аромат. И не обязательно всегда это должен быть запах кинзы...
Понятно, что существование развернутых музыкальных традиций обусловлено прежде всего древними истоками большинства национальных культур региона, постоянным стремлением в своем творчестве быть среди первых в Европе и мире... Ведь имена Гаджибекова, Палиашвили и Хачатуряна, как и многие другие, занимают достойные места на музыкальном Олимпе. Вспомним аксиому ЮНЕСКО - уровень культуры народа определяется не по количеству университетов на сто тысяч жителей данной страны, а по количеству симфонических и камерных оркестров. В Грузии, например, по части этой статистики сравнительно недавно дела обстояли более, чем замечательно.
Четыре оркестра - оперный, оркестр радио, знаменитый филармонический Джансуга Кахидзе и не менее известный камерный Лианы Исаакадзе - только в Тбилиси, по симфоническому оркестру в Батуми и Сухуми... А в Кутаиси! Филиал Тбилисской консерватории, Оперный театр, симфонический оркестр, руководимый директором Дмитрием Иаманидзе, постоянно приглашавший на свои концерты только музыкантов Всесоюзного и международного уровня.
В свое время мне приходилось неоднократно выступать с оркестрами Еревана и Орджоникидзе. А симфонический оркестр города Грозного! В октябре 1974-го года мы вместе с виолончелистом Борисом Пергаменщиковым открывали в Грозном симфонический сезон с программой - Третья симфония (Эроика) Бетховена, Вариации на тему рококо Чайковского и Сюитой из балета "Раймонда" Глазунова. Где теперь музыканты этого совсем не плохого оркестра? Где прекрасный трубач с золотым звуком Аллаш Эдисултанов, у которого я после того концерта был в гостях?
Сегодняшний герой передачи - уроженец Тбилиси, композитор Мераб Гагнидзе.
Сегодня Мераб живет в Москве. Он долгое время писал в основном театральную музыку, теперь имеет широкое международное признание как симфонист, автор хоровых и камерных сочинений.
Первые твои впечатления в этой жизни, самые-самые первые?
Мераб Гагнидзе:
Самые первые? Я помню, это я уже узнал потом, мне было три месяца, я лежал в кровати... Мой дядя бежал из немецкого плена, три раза, в третий раз убежал, на него донесли, что он был в плену, и пришли его забрать. Я помню, как он вошел в комнату, он был бледный, я до сих пор его лицо помню, и он никак не мог туфли одеть - вот это я помню. Когда я рассказал, они сказали - этого не может быть, тебе было три месяца. Но я помню хорошо.
Илмар Лапиньш:
Первые твои музыкальные впечатления?
Мераб Гагнидзе:
Был композитор такой Нодар Гигаури, я еще был дошкольник, мой папа очень большой человек был, он был начальник энергетики Грузии, тогда был большой пост, и у нас были гости часто. Приходил композитор Нодар Гигаури, и он хорошо играл, насколько я помню, на фортепиано. И вот, это я помню - впечатление от того, что он играл. Я не помню, свои сочинения играл или нет.
Илмар Лапиньш:
Он играл, конечно, не Бетховена, он играл грузинскую музыку?
Мераб Гагнидзе:
Не знаю, я не помню.
Илмар Лапиньш:
Но что осталось в твоей памяти?
Мераб Гагнидзе:
Самые сильные впечатления? Меня хвалили в детстве, у меня слух был хороший, а так я не очень способный, но слух хороший у меня был. И первый раз, мне было, к сожалению, уже 11 лет, и я шел по улице и вдруг включили громко по радио Вторую рапсодию Листа. И я заслушался, для меня как удар грома был тогда. Сейчас я не могу этого понять, почему тогда на меня это подействовало сногсшибательно.
Илмар Лапиньш:
К музыке тебя толкал отец или мама?
Мераб Гагнидзе:
Никто не толкал. Я помню, что импровизировал на рояли, маме говорил - хочешь про дождь сыграю? И я что-то играл про дождь. Мне нравилось, что я сразу могу изобразить, без подготовки.
Илмар Лапиньш:
Когда возникла первая твоя композиция?
Мераб Гагнидзе:
Тоже где-то лет в шесть, наверное и, к сожалению, она эстрадного плана, легкомысленная, в до-мажоре.
Илмар Лапиньш:
Ты помнишь эту мелодию?
Мераб Гагнидзе:
Да, я мог бы сыграть. Она мне нравится.
Илмар Лапиньш:
Ты можешь спеть?
Мераб Гагнидзе:
Нет, моим крокодильским голосом не могу. Я, кстати, целый год пел в грузинской церкви в Москве, у меня профундо, но профундо петь соло неудобно. Я в Германии пел в церкви.
Илмар Лапиньш:
Ты учился в музыкальной школе?
Мераб Гагнидзе:
Меня выгоняли из школы семь раз. В каждом классе меня выгоняли. Сначала я в обыкновенной школе учился.
Илмар Лапиньш:
У меня есть один друг детства, который в 9-м классе учился шесть лет, это, по-моему, абсолютный рекорд Гиннесса. Причем, он еще три года служил в армии между этим, так что он был девять лет в 9-м классе. Потом его перевели в десятый. Родители, школа, музыкальная школа - тебя выгоняли. Но ты был как пианист?
Мераб Гагнидзе:
Я хотел очень играть, я обожал Вайка Лаберта.
Илмар Лапиньш:
Хорошо, ты играл, но постепенно ты начал писать музыку в школе?
Мераб Гагнидзе:
Мне казалось, что музыку писать легко, а вот играть трудно... Я учился в консерватории на фортепиано, мне все говорили, Мераб, давай параллельно композицию. Да что там, я и так сочиняю. По глупости, конечно.
Илмар Лапиньш:
Представим, что ты в консерватории и оформился как композитор, и уже много сочинял. Кстати, таких композиторов, которые знают хорошо оркестр, я не часто встречал. Ты один из тех, которые очень хорошо знают оркестр. Например, у Вивальди любимые были струнные и клавесин, у Моцарта - флейта, у Брамса - гобой, валторн и скрипка, у Дворжака - виолончель. А что у тебя?
Мераб Гагнидзе:
У меня медь и ударные. Эта секция ударных, и медь для меня самая главная.
Илмар Лапиньш:
Мераб, кто тебе помог стать тем, кто есть сегодня? Я имею в виду, может быть, друзей, может быть, коллег, может быть, старших коллег. Ты можешь их назвать?
Мераб Гагнидзе:
Мне один раз в жизни повезло, все-таки у меня был замечательный человек и педагог Давид Турадзе. Это была личность потрясающая. У него, кстати, очень известный сын Лексо, который в Америке сейчас живет. Но я знаю их обоих очень хорошо, и Давид, мне кажется гораздо более значительная фигура, не в обиду Лексо сказано, он прекрасный пианист, я ничего не говорю. Вот он меня за уши как-то взял и опустил вниз, чтобы я много о себе не думал. Он хирургически действовал. Но, конечно, он только словесно, он очень талантливый был человек, и потом я узнал, он как-то в тосте сказал, что Мераб единственный студент, которому я не написал ни одну ноту. Оказывается, другим писал, помогал гуманитарно, так сказать. И у нас были очень теплые отношения и дружеские. Я от него многому научился, не только в партитуре, но и по жизни.
Илмар Лапиньш:
А в Москве у тебя были такие товарищи, старше или твои ровесники?
Мераб Гагнидзе:
Друзья... как только приехал сюда, я был один, я и сейчас один. Но меня очень здорово поддержал Шнитке, он даже на работу меня устраивал. Денисов Эдисон Васильевич. Москва осталась без композиторов, я считаю. Я помню, что на первом показе меня так ругали, и Губайдуллина заступилась за меня. Было с кого пример брать, у них великолепные партитуры. Мне не все нравится, это естественно, но есть там чудесные страницы.
Илмар Лапиньш:
Такой, может быть, глупый вопрос: как ты можешь истолковать слово музыка, что такое музыка? Ты можешь дать определение?
Мераб Гагнидзе:
Об этом все говорят, что это движение души. Не знаю, никто не знает этого. Если кто-то будет определять, он будет врать.
Илмар Лапиньш:
Отступление: пример категоричности Мераба. Была середина 80-х годов. В Москве я заканчивал большую работу с оркестром Кинематографии, руководимым тогда ныне покойным маэстро Эмином Хачатуряном. Как-то вечером зашел поужинать в ресторанчик Союза композиторов, где принял приглашение Мераба поехать к нему - на грузинское вино. Вино, конечно, лилось рекою. В какой-то момент я начал прощаться - завтра утром репетиция. Мераб молча налил доверху большой рог и протянул мне. Почуяв неладное, я поинтересовался, могу ли я не пить? В ответ Мераб буркнул нечто невразумительное. Я встал на колени и взмолился оставить меня в покое. "Не хочешь пить, не будешь," - и Мераб выпрямился, чтобы произнести тост: "За наших друзей, которых сегодня больше нет среди нас..."
В 2000-м году ты написал хор, который получил первое место на конкурсе.
Мераб Гагнидзе:
Да, это "Радио Франс", у меня есть дома диплом.
Илмар Лапиньш:
Скажи, о чем ты писал, когда писал эту музыку?
Мераб Гагнидзе:
Все-таки это религиозный оттенок. Там два слова всего. У меня есть словари, мне кажется, что это "всевидящий зрак". Тогда я как-то понимал это.
Илмар Лапиньш:
В твоем творчестве музыка тесно связана с религией.
Мераб Гагнидзе:
В Библии сказано: живем для Бога, умираем для Бога, радуемся для Бога и так далее. Естественно, пишем мы, не пишем - все для Бога. Все на этом начинается, этим заканчивается.
Илмар Лапиньш:
Мераб, ты представитель Кавказа.
Мераб Гагнидзе:
Скажи уж точно тогда, не стесняйся - лицо кавказской национальности. Меня сняли в фильме, кстати, "Лицо кавказской национальности", фильм документальный, но он получился художественно-документальный. И этот фильм принес массу премий - Гран-при в Выборге, номинирован был на "Нику", все академики дали нам "Нику", но в конце подсуетились, сейчас мы это узнали, потом "Золотой Пегас", в Египте Гран-при получил этот фильм.
Илмар Лапиньш:
Мераб, то, что ты очень популярен - это гениально. Я что хочу у тебя спросить: ты ощущаешь себя грузином, кавказцем?
Мераб Гагнидзе:
Вообще то, что принято называть Кавказом - кинжал, дикие выходки, я это все ненавижу. Это все блеф.
Илмар Лапиньш:
Не о том я спрашиваю, я спрашиваю о кодексе чести Кавказа, он неписанный, но он есть. Раньше ездил очень много, я знаю, что в одной республике часто были две национальности, которые не очень дружно между собой жили. В том числе я могу сказать, что это касалось чеченов и ингушей. Но сейчас, когда чеченцам трудно, ингуши с распростертыми объятиями принимают чеченских беженцев. Я считаю, что это самое большое проявление кавказского кодекса чести.
Мераб Гагнидзе:
По-человечески, чеченец это или ингуш, неважно, кто, если ему надо помочь. Я могу сказать единственное по этому поводу, что национальность тут не играет никакой роли. Все мы от Адама и от Евы, и все эти разговоры я не люблю. Как только начинаются разговоры о национальности, человек сразу становится диким.
Илмар Лапиньш:
Если мы затронули тему Кавказа: ты хорошо, наверное, знаешь город Кутаиси. Я в свое время часто туда ездил, очень любил туда ездить, и мне все говорили, что Кутаиси - это Грузия в Грузии. Скажи, пожалуйста, тебя кутаисский оркестр когда-нибудь исполнял?
Мераб Гагнидзе:
Володя Багарадзе, он играл там двойной концерт для саксофонов и оркестра, москвичи играли, и Первую симфонию. Там была премьера. Они, бедные, старались, публика была в ужасе.
Илмар Лапиньш:
Где еще в мире звучала твоя музыка? Я знаю, что это было во всем Союзе, в Югославии, во Франции.
Мераб Гагнидзе:
В Германии, везде почти, в Америке, в Италии, в Англии, в Финляндии даже, однажды в Китае мы играли, в Японии играли, в Токио, и там объявили, что молодой российский композитор. Я долго смеялся.
Илмар Лапиньш:
Почему смеялся, ты и есть российский композитор. Я есть русский, российский дирижер.
Мераб Гагнидзе:
Но не молодой же.
Илмар Лапиньш:
Почему не молодой, душа же молодая у тебя. Ты можешь дефинировать понятие свобода, что такое свобода?
Мераб Гагнидзе:
Ты знаешь, я думаю, что понятие оно выдуманное, это невозможно. Свобода - это мечта, но это невозможно. Человек не может быть свободным.
Илмар Лапиньш:
Ты не свободный, ты считаешь?
Мераб Гагнидзе:
В какой-то степени, может быть, больше, чем остальные, но я за это дорого плачу. Я живу вне общества, и это дорого стоит. Кстати, и всегда так жил. Хотя я работал в консерватории, в театрах работал, в ТЮЗе и театре Станиславского, дирижером, завмузом и так далее. Но я как-то умудрился остаться с боку, что ли. Это такая свобода. Но абсолютно свободным быть невозможно.
Илмар Лапиньш:
Ты хотел бы пожелать тем людям что-нибудь, которые нас сейчас слушают - музыканты, люди, любящие музыку, люди, просто слушающие эту передачу?
Мераб Гагнидзе:
Самое дорогое - это любовь, которая есть, Бог самое дорогое, что дает. Это не деньги, не слава, не что-то другое. Человек, у которого есть любовь в душе, я не имею в виду секс и так далее, это тоже хорошо, но я сейчас имею в виду всеобъемлющую любовь, которая от Бога дается. И она, кстати, тоже бывает разная, есть маленькая любовь, она возрастает. Вот я желаю, чтобы у всех, у меня в том числе, она возрастала все время. Когда у человека в душе нет любви - это смерть. Там, где нет любви - смерть. Смерть очень сильная вещь и только любовь может с ней спорить, она такая же крепкая, как смерть.